Повстанческая война помогла Добровольческой армии не только восстановиться после продолжительных и безрезультат-ных боев с Красной Армией, но и подойти к осуществлению давно разработанного командованием плана прорыва красных войск и соединения с восставшими казаками. От повстанцев требовалось только еще немного задержать красноармейцев у Дона, не давая им переправиться на другой берег. Поэтому сот-ня татарцев, закрепившаяся в траншеях по левую сторону Дона, упорно отсиживалась, не давая готовым к бою красноармейцам ни единого шанса на переправу. Жизнь траншейная текла тихо, с редкими перестрелками, с рыбной ловлей Христони и мир-ными посещениями жен, приходивших подкормить вояк и по-чинить им одежду. Степан Астахов, прослышавший о переезде жены в Вешки, зная также, что там обитает и Григорий, решил в очередной раз испытать судьбу и вызвать Аксинью к себе под Татарский. Услышав от хуторянина, прибывшего в Вешенскую с поручением, об угрозах мужа, Аксинья быстренько собралась и отправилась к Степану с гостинцами. Честно выполняя свои супружеские обязанности, чувствовала несчастная женщина не только равнодушие к мужу, по почти отвращение, которое мог- ло перерасти в ненависть, но тут пересилило великодушие Сте-пана, ни словом не упомянувшего о Григории Мелехове и во-зобновившейся связи. Стирая мужнино белье, вспоминала Ак-синья своего Гришку, да не таким, какой он стал после четырех лет воины, а прежним - молодым и неопытным, и от этого чув-ствовала Аксинья к нему еще большую любовь, к которой при-мешивалось чувство материнской нежности. На обратном пути в Вешенскую, отойдя на приличное рас-стояние от боевых траншей, когда звуки природы окончатель-но пересилили звуки войны, на открытой поляне присела Ак-синья передохнуть. Прислушиваясь к сокровенному звучанию мира, отыскала по томительному и сладостному аромату цве-ток ландыша. Оставаясь-по-прежнему благоухающим и не* жным, ландыш заметно поддался будущему увяданию, и, пере-бирая маленькие беленькие чашечки, снизу уже сморщенные и почерневшие, непонятно почему вспомнила Аксинья всю свою прожитую жизнь, а вспомнив, всплакнула горько: видно, стара стала, станет ли женщина смолоду лить слезы оттого, что серд-це схватывает случайное воспоминание. Устав от своих пере-живаний, сморенная лесной тишиной, уснула Аксинья под от-крытым небом. Разбудил ее молодой словоохотливый казак. Подвергшись нешуточному нападению, происшедшему после нескольких оброненных вроде бы мирно слов, Аксинья дала твердый отпор, но отбиться смогла только после того, как на-звалась женой Григория Мелехова. В эту же ночь красные прорвали фронт возле хутора Мало-го Громчонка. Удалось им это потому, что казаки все перепи-лись, под ударом красноармейцев впали в панику и бежали вме-сте с навещавшими их бабами. Паника передалась и другой сот-не, Татарской, останавливать которую пришлось самому Гри-горию. Сделать это оказалось не так легко, татарцы валили на-прямик к лесу, не обращая внимания на редкий пулеметный огонь. Взбешенный Григорий приказал пороть хуторян плеть-ми и сам с размаху рубанул плетью по мокрой от пота Христо-ниной спине. Другого стремительно убегающего казака, суту-ловатая фигура которого показалась Мелехову знакомой, уда-лось остановить одним крепким словцом да угрозой зарубить. Оказался это родной отец, остановило его оскорбление, выско-чившее из уст непочтительного сына. Оправдания Григория, что невозможно было узнать Пантелея Прокофьевича, бежавшего неутомимо и резво, последнего только еще больше разъярили: Однако, спустя несколько минут среди успокоенных стариков Пантелей Прокофьсвпч уже с гордостью вспоминал своего ге- ройского сына, сумевшего так ловко навести порядок. Оскорб-ление было забыто, тем более что выговор правильный и сде-лан старшим по чину - генералом. В Вешенской тем временем приготовились к отпору кара-тельного красноармейского отряда. Своевременно избавились от пленных, отправив их в Казанскую. Из ста пятидесяти чело-век второй партии (первую, отправленную днем раньше, каза-ки истребили полностью) до Казанской добралось лишь восем-надцать человек. В одном из хуторов бабы, встретившие этап-ных на дороге, заступились за молоденького цыгановатого крас-ноармейца, якобы сошедшего с ума. Дородная казачка, мать трех погибших сыновей, накормила бойца и, раскрыв его хитрость, спасла, отправив в тыл в сопровождении своего внука, прекрас-но знающего местность. Как все матери, она ненавидела войну и считала своим долгом остановить это братоубийство. Татарский, в котором оставалась Ильинична с ребятишка-ми и выздоравливающей после тифа Натальей, казаки отбили. Вернулся домой Пантелей Прокофьевич, первым делом поин-тересовавшийся, насколько пострадало его хозяйство. Наведал-ся проездом Григорий. Тем временем началось воссоединение повстанцев с Добро-вольческой армией. Не радовало оно казаков обеих сторон: ар-мейцы не могли простить оставленного фронта и отказа идти в отступление, а повстанцы не хотели возврата к старому - жиз-ни под офицерами. Соединялись разоренные, навоевавшиеся, обносившиеся казаки с разжиревшими па союзнических постав-ках бывшими сослуживцами, втайне и явно ненавидя друг дру-га. Не у дел оказался и бывший генерал восставших казаков Григорий Мелехов. Не вошел он в офицерскую "семью": мане-ры и характер подкачали. С банкета в Вешенской в честь воссо-единения, наслушавшись бравых речей пьяных офицеров, уг-роз да упреков в адрес бежавших с фронта казаков, Григорий ушел разозленный. Отправился к Аксинье и там столкнулся со Степаном. Тягостно затянувшийся вечер прервал Прохор Зы-ков, пришедший за Григорием по приказу Кудинова. Григорию пришлось уйти, так и не выяснив отношений с Аксиньиным мужем. Перед отправкой на фронт навестил Мелехов свою семью в Татарском. Странным показалось Григорию это четвертое воз-вращение домой. После холодного приема в предыдущий при-езд Наталья теперь была неожиданно ласкова и возбуждена. Впервые почувствовал Григорий тягу к жене и детишкам, от их необыкновенного запаха (волосы детей пахли солнцем, травою и чем-то еще нестерпимо родным) долго не мог оторваться Гри-горий. Вдруг показался он себе бесконечно чужим в этой мир-ной обстановке. Заметил Григорий, что хозяйство уже переста-ло волновать и отца, его заботила лишь мобилизация, точнее, возможность ее избежать. Видно, опустились руки у деда Ме-лехова, понял он невозможность наладить жизнь по-старому. Все выходило из-под контроля Пантелея Прокофьевича: Ду-няшка, несмотря на запрет, продолжала сохнуть по Мишке Кошевому; Дарья, не сломленная никакими жизненными на-пастями и бедами, постоянно перечила свекру, все более отхо-дя от хозяйства и опускаясь на глазах; Григорий продолжал изменять верной и любящей Наталье. Ни над чем уже не влас-тен становился старик Мелехов, ничего не мог он изменить и исправить. На этот раз Григорий покидал хутор со странным, смешан-ным -чувством к своей жене. Только теперь он в полной мере ощутил всю силу ее любви (потрясенная лаской мужа, его неж-данным вниманием, Наталья однажды - в первый и последний раз - наклонилась и поцеловала его черную, пропахшую ло-шадиным потом руку), только сейчас начал задумываться о сво-их детях, таких близких и родных. Провожая отца, Мишатка - любимец всей семьи - расплакался, прося, чтобы вместо отца на войну отправили деда. Никогда еще не покидал он хутор с таким тяжелым сердцем, как в этот раз. Воспоминания об Ак-синье ушли куда-то, отодвинутые новым, не испытанным до этого желанием семейного счастья. Дня через три после отъезда Григория вернулся в хутор Митька Коршунов. Приехал он с двумя своими сослуживцами по карательному отряду: с пожилым калмыком и пропойцей Силантием Петровичем, казачком Распопинской станицы. Вид-но, знатно служил Митька Коршунов белогвардейцам в кара-тельном отряде Прянишникова: за зиму дослужился до вахми-стра, а потом получил чин подхорунжего. Разжирел на казен-ных харчах, раздобрел. Горд собой был Митька Коршунов: до-бился и он офицерского чина, да не так, как Григорий Меле-хов - рискуя в бою своей головой, другие качества требовались для этого в карательных отрядах. А качеств этих у Митьки с детства было хоть отбавляй: свойственная ему жестокость не только нашла себе достойное применение, но, ничем не оста-навливаемая, чудовищно возросла. Навестил Коршунов родное пепелище (волнение на мгно-вение промелькнуло в кошачьих глазах, да и исчезло). Посто-ловался у свата Пантелея Прокофьевича и, выведав, что семья Мишки Кошевого (спалившего дом Коршуновых и в бешенстве убившего деда Гришаку) находится здесь, в хуторе, ни слова не говоря родственникам, отправился со двора в сопровождении своих сослуживцев. Спустя время до Мелеховых донесся слух о бесчинстве, совершенном тремя опытными карателями: они вырезали всю семью Кошевого - старуху мать и детей (по сло-вам Аннкушкипон жены, ставшей свидетельницей расправы, кровь лилась из-под дверей). Паптелсй Прокофьевнч палача в дом не пустил. Наталья брата защищать не стала: казакам противна была такая бессмысленная, нечеловеческая жесто-кость. После отъезда карателей по хутору ходили неделю толки. Большинство осуждало расправу над семьей Кошевого. Уби-тых похоронили, хатенку забили досками - покупателей на пес не нашлось. Еще долго потом детишки боялись играть вблизи этого страшно молчащего дома. Потом наступил степной по-кос, п недавние события забылись.
За работу принялись Мелеховы всей своей оскудевшей се-мьей. Вернулась на одиннадцатый день из обывательского обо-за Дарья, пригнав необходимых в работе быков. Не было ста-рикам сладу со старшей снохой, а после неожиданной награды и вовсе Дарья от рук отбилась. Случилось это в самый разгар полевых работ. Приехали в хутор командующий Донской ар-мии генерал Сндорип с союзниками. Оторвав людей от работы в самый покосный день, проговорили они свои громкие речи да стали награждать казачек за геройский поступок - убийство пленных красногвардейцев. Давали Георгиевский крест и пять-сот рублей. Первой в этом списке значилась вдова убитого в марте хорунжего Мелехова. Покорила всех своим боевым ви-дом веселая вдовушка, Возвратясь домой, денег она свекру не отдала, сославшись на то, что если б деньги предназначались семье погибшего, то это было бы оговорено в приказе. Панте-лей Прокофьевич, и без того разочарованный видом современ-ных генералов (они и на генералов-то не похожи вовсе: ни тебе аксельбантов, ни наград), спорить со снохой не стал, хотя всех и удивил отказ Дарьи. Разъяснилось все позднее, когда Дарья, побывав в городе, призналась Наталье, что заразилась в обозе от офицерика сифилисом, что лечиться ей никак невозможно и решила она покончить собой, сначала порадовавшись на эту вдруг засиявшую всеми красками жизнь. Просила она сообщить обо всем Ильиничне (самой совестно) и ни в коем случае не ставить в известность свекра. Женщины, соблюдая все меры предосторожности (выделив Дарье отдельную посуду и не под- пуская к ней ребятишек), твердо держали данное невестке сло-во. Томимый неясными предчувствиями и тоской, вернулся Григорий на фронт. Особое безразличие овладело вдруг Меле-ховым. Его начальник штаба, Копылов, хотя с виду - человек сугубо штатский, дело вел умело и быстро наладил отношения с Григорием. Однако и он (ученый) попрекал Григория плохи-ми манерами, безграмотной речью, указывал на резкое отли-чие Мелехова-офицера от офицеров -Добровольческой армии, называл Гришку чуть ли не большевиком, а после стычки того с генералом Фицхелауровым и вовсе перестал с Григорием об-щаться. Объясниться им так и не удалось: Копылова убили в первом же бою. Для Григория этот боя стал знаменательным: он впервые уклонился от прямого участия в сражении. Не по-вел казаков под обстрел большевистских батарей, не из трусос-ти - просто что-то сломалось в этот момент в Григории Меле-хове, командире казачьей дивизии, с предельной ясностью он осознал всю никчемность происходящих событий. То ли разго-вор с Копыловым, то ли скандал у Фгщхелаурова, обвинивше-го Григория в бездарном командовании казаками, а может быть, и то и другое было причиной такого настроения Григория. Но теперь он отчетливо понял, что примирить казаков с больше-виками ему не удастся., а служить офицерам, презирающим его, враждебным по духу, которых он сам не уважал - тоже больше не хотел. На место убитого Копылова прислали к Григорию нового начштаба - полковника Андреянова. Пожилого курносого офи-цера с мальчишески оттопыренными ушами и сединой на вис-ках, по-стариковски болтливого и к тому же трусливого, Гри-горий невзлюбил с первого взгляда. Дальше сто неприязнь толь-ко возрастала. Как-то, придя в штаб, попал Григорий на допрос пленного красноармейского командира. Он оказался мобили-зованным Орловским губвоенкоматом бывшим офицером цар-ской армии. Несмотря на это, на вопросы, касающиеся распо-ложения и количества красноармейских частей, участвовавших в боях, отвечать наотрез отказался. Григорию очень понрави-лось, с каким достоинством держатся весь допрос офицер-враг. Развеселило его и порадовало еще больше, как удачно был по-ставлен на место Апдреяпов, как смешон в бессильной злобе по сравнению с пленным, безоружным, но спокойным. Под конец оказалось, что полковник к тому же сам себя обезоружил: он угрожал командиру красноармейцев разряженным, давно не чищенным револьвером Григорий от расстрела, пленного спас, здраво рассудив, что расстрелять надо того, кто выдал свое ко-мандира, чтобы на чужом примере научить казака верности. На замечание начштаба, что офицеров-большевиков надо истреб-лять без сожаления, что они в Добровольческой армии всегда пускали таких в расход, Григорий ответил, что он привык уби-вать в бою, а пленных без нужды не стреляет. Сам напрашиваясь, Григорий с радостью принял разжало-вание в сотники. Дивизию его расформировали, пробудив тем самым мутную тревогу возмущение среди уважающих коман-дира казаков. Однако не успел Григорий добраться до пункта нового назначения, как вырвали его с фронта новым страшным известием с хутора. Может, Григорий и не вспоминал уже о горько своей и бес-плодной любви к Аксинье Астаховой, да люди такого не забы-вают. Дарья, в отместку за несчастно прожитую разгульную свою жизнь, из зависти рассказала расцветшей после отъезда мужа Наталье, что стала однажды сводницей в Григорьевой связи с Аксиньей, а потому точно знает что отношения их про-должаются. Наталья нашла подтверждение этим словам и сво-им предчувствиям у самой Астаховой. И решилась женщина на глубоко противный ее природе поступок - вытравить ре-бенка, которого ждала от Григория. Ильинична не успела оста-новить взбесившуюся сноху. Наталья умерла от начавшегося кровотечения, наказав Мишутке передать отцу поцелуй и просьбу, чтоб не забывал детей своих, жалел и любил их. Сооб-щение о гибели жены снова привело Григория в родной дом. По дороге домой многое передумал Григорий за два долгих дня. Нещадно гнал он коня, привыкшего к хозяйскому внима-нию и бережному отношению, стараясь уйти от одолевавших его мыслей. В спутники взял с собой Прохора Зыкова, развле-кал то воспоминаниями о прошедших войнах, о выигранных сражениях. Но чем ближе приближались шеи к хутору, тем мрачней и молчаливей становился Григорий. Узнав от Ильи-ничны правду, помрачнел еще больше. Если бы Наталья, взяв детишек, ушла, как грозилась свекрови, из дому, если бы умер-ла там, отягощенная ненавистью и злобой к мужу, Григорий, может, и не стал бы так страдать. Его боль увеличивалась от сознания того, что Наталья, умирая, простила его, что после-дние ее мысли были о нем, горячо любимом муже. Это отяго-щало его совесть немым укором. Осознав, что именно Аксинья стала виновницей смерти На-тальи, он почувствовал к ней отчужденность, а затем и возрас-тающую злобу. Аксинья, прекрасно понимая переполнявшие o Григория чувства, старалась встреч с милым избегать, на глаза ему не попадаться. Даже работа, по которой соскучился Григорий, не могла из-бавить его от обуревавших тяжелых мыслей. Посреди покоса вдруг бросал косилку, садился на коня и мчался к детям, по которым вдруг начинал скучать. Дом, горница - все с детства родное вдруг изменилось, опустело после смерти Натальи. Вещи, предметы еще хранили ее запах, порядок, ею установ-ленный, и тем все более усиливали гнетущую Григория тоску. Он занялся совсем уж позабытым делом: стал мастерить игруш-ки для своих детишек. Однако никакие игрушки не могли заво-евать сердце разбушевавшегося Мелехова-младшенького: отец не успел появиться, как снова в поле собирается. С обещания Григория взять в поле на покос Мишатку, началась крепкая дружба отца с сыном. Григорий уезжает с хутора Татарского на фронт, так ни разу и не поговорив с Аксиньей. Только однажды повстречались они на проселочной дороге, но у Григория на коне сидел Мишатка, к тому же ни сам Мелехов, ни Аксинья особого желания к раз-говору не высказали. По пути к фронту все больше казаков встречали Григорий и Прохор, верный спутник Мелехова. В основном это были дезертиры, возвращавшиеся в родные хуто-ра. Одни - с добычей (награбленным во взятых станицах и ху-торах добром: грабили, как будто находились на чужой терри-тории - "надвое суток город в вашем распоряжении"), другие - побираясь. Дезертиры бежали с фронта, не пытаясь даже особенно прятаться, предоставляя липовые освободительные документы или даже без оных. Их вылавливали карательные отряды, составленные из калмыков, наказывали по законам во-енного времени, возвращали в оставленные части. Но чем бли-же подъезжал Григорий к фронту, тем больше открывалась пе-ред ним отвратительная'картина разложения Донской армии, начавшегося именно тогда, когда Добровольческая армия, по-полненная повстанческими отрядами, достигла на Северном фронте наибольшего успеха. В станицах и селах, где располагались ближние резервы, офицеры беспросыпно пьянствовали; казаки самовольно ухо-дили в отпуска, части насчитывали около шестидесяти процен-тов состава, не больше, обозы ломились от награбленного иму-щества, еще не переправленного в тыл. Поистине символической стала для Григория встреча в од-ной прифронтовой станице с лейтенантом английской армии Кэмпбеллом. Тот служил у белогвардейцев инструктором по танкам, даже лично участвовал в боях с красными. Его сопро-вождал офицер Добровольческой армии поручик Щеглов. . Оба пили по-черному. Кэмпбелл был уверен в поражении белогвардейцев, народ победить невозможно. Сознавая это, но, уважая храбрость и мужество красноармейцев, свидетелем ко-торых был не раз, Кэмпбелл только горько ухмылялся. Пору-чик же, запнваясь, исходил злобой и бессильной ненавистью, он грозился, еле двигая языком, народ "привести в исполнение", то есть "в повиновение" (оговорка, пожалуй, очень показатель-пая). Григории понял, что с этим "разъяренным" поручиком ему не по пути, вот англичанину, руки которого черны от машин-ного масла, Мелехов явно сочувствовал, пожелав ему по-доб-рому поскорее убираться с чужой земли. За год семья Мелеховых убавилась ровно наполовину. Не зря проговорил как-то Пантелей Прокофьевы1!, что смерть по-любила их курень: не успела похоронить Наталью, как через полторы педели после отъезда Григория снова запахло в про-сторной горнице мслеховского дома ладаном. Утопилась Дарья. Однажды, вернувшись с поля, она отправилась с Дуняшкой купаться. Заплыла на середину Дона, вынырнула на минуту пз воды, вскрикнула: "Прощайте, бабоньки!" - и пошла камнем на дно. Памятуя эту фразу, не соглашался поп Виссарион отпе-вать самоубийцу и хоронить ее как положено, на кладбище, только угроза Пантелея Прокофьевича пожаловаться атаману на своеволие священника в отношении офицерской вдовы, на-гражденной Георгиевским крестом, помогло Мелеховым избе-жать невиданного позора. Выкапывая Дарье могилку, Пантелей Прокофьевич и себе присмотрел место на кладбище, но, видно не то время пришло, когда можно старикам спокойно помирать в родном курене. Упорно ползли в хутор слухи об отступлении Донской армии к Дону. Пантелей Прокофьевич старался не участвовать в разго-ворах об этой войне, вроде принимая все равнодушно, но пове-дение его убеждало в обратном. Все раздражительнее становил-ся старик, все чаще случались с ним вспышки безудержного гнева, в продолжение которых он уничтожал с таким трудом нажитое добро. Чинил как-то хомут; как-то дратву, начал сши-вать, но дратва оборвалась несколько раз - этого было доста-точно: вскочил, опрокинув табурет, схватил хомут и начал зу-бами изрывать кожаную обшивку, потом бросил на пол стал, по петушиному подпрыгивая, топтать хомут ногами. На заме-чание Ильиничны ответил, успокаиваясь, что и хомут-то был так себе... Постепенно Ильинична применила другую тактику при мужнином разоре: во время подобной вспышки начинала всячески ему потакать, помогая в учпненпн погрома. Это ока-зало лучшее воздействие, нежели предыдущие попытки оста-новить Пантелея Прокофьевича уговорами. Чтобы как-то укрепить позиции Донской армии, была объявлена поголовная мобилизация, в которую попали и хро-мой старик Пантелей Прокофьевпч и раненый Хрпстоня. Ос-вобождались только явные калеки. Фронт неумолимо продви-гался к Дону. Пантелей Прокофьевнч провоевал недолго, 17 сентября он вернулся в хутор дезертиром. Кто-то из соседей на старика донес, и его забрали с первым же карательным отря-дом. Наказания розгами, которое выносил полевой суд в ста-нице всем дезертирам, Пантелей Прокофьевнч избежал только благодаря доброму имени своего сына Григория. Его отпусти-ли, снова направив на фронт, однако, выйдя из станицы, Пап-телей Прокофьевич вздохнул с облегчением и отправился пря-мо по бездорожью... обратно в Татарский (теперь он собирался прятаться получше - единственный урок, который вынес ста-рик из всей этой истории). Чем ближе подходил Пантелей Про-кофьевнч к Дону, тем чаще встречал подводы беженцев. Повто-рялось то, что происходило весной во время отступления по-встанцев: все дороги были запружены набитыми до отказа бричками, гуртами овец, табунами ревущего скота... Вернув-шись домой, Пантелей Прокофьевич и сам собрался в отступ-ную.
Необычным оказалось для казаков новое наступление крас-ных: занимая хутора, они, как прежде, курени казачьи не жгли, семьи не разоряли, аза взятые продукты щедро платили совет-скими деньгами. Красные никого из мирных жителем'! не трога-ли, о мщении даже не помышляли - урок прошлого пошел на пользу. Две с половиной недели пробыл Паителей Мелехов со сво-ей семьей в хуторе Латышевском, а потом, узнав об отступле-нии красных с Дона, направился домой. Война, от которой так бегал Пантелей Прокофьевич, сама вошла в его двор, оставив после себя безобразные следы разрушения. Еще больший ущерб хозяйству причинили своп же казаки, державшие в хуторе обо-рону. Осень, и так навевающая тоску и мысли о смерти всеобщим увяданием природы, принесла с собой новые беды: привезли хоронить еще трех казаков. Среди погибших были изуродован-ный до неузнаваемости Аникушка и веселый казак Хрнстоня. Пантелей Прокофьевич убежал от дурных мыслей и похорон в лес (за хворостом и, между делом, на рыбалку). Однако и здесь достал его заунывный звук церковного колокола. Вскоре пришлось Пантелею Прокофьевичу испытать новое потрясение: .въехала во двор подвода, ведомая Прохором Зы-ковым (бессменным вестовым Григория). Привыкли в хуторе к таким подводам, не один казак вернулся так с последнего боя. И родня, и Аксинья уже похоронили Гришку, лишь завидев мрачное шествие. Однако Григорий Мелехов был жив, только тяжело болен: сломил казака тиф. Через месяц Григорий выздоровел. И вместе с выздоровле-нием появились ранее несвойственные ему любопытство и ин-терес ко всему происходящему в хуторе. Все в жизни обрело для него какой-то новый смысл. На окружающий сто мир смот-рел чуть удивленными глазами, пугая и смущая домочадцев. Так, однажды застала его Ильинична за остальным рассматри-ванием прялки. Григорий селил смешливую Дуняшку своим странным послетифозиым видом: тощий, бродил брат по гор-нице в одних спадающих с него кальсонах; присаживаясь, цеп-лялся за что-нибудь руками, боясь упасть; да еще обрился пос-ле тифа наголо, и голова стала похожа на арбуз (вся в шишках, круглая и темная), Григорий подолгу стал возиться с детишка-ми. Избегал он только разговоров о войне, так волнующей и интересующей сынишку. Почему-то стыдно было отцу расска-зывать Мишатке о ней: не мог ответить он на простые, бесхит-ростные вопросы ребенка. Кто такие красные и почему их уби-вают, Григорий и себе-то не мог ответить, что уж говорить о пытливом мальчишке. Мелехов мысленно перебирал в памяти убитых за две войны, и получалось, что ни один дом на хуторе не обошла смерть стороною. Другой запретной темой стали для него воспоминания о Наталье. Не успел Мелехов окончательно встать на ноги, как война опять подошла вплотную к дому. Вскоре на майдане был огла-шен приказ окружного атамана, обязывающий ехать в отступ-ление всех взрослых казаков. Да и без приказа ничего другого не оставалось делать ни Пантелею Прокофьевнчу, ни, тем бо-лее, Григорию - казачьему офицеру. Пантелей Прокофьевич к отступлению начал готовиться еще во время болезни Григория. Готовился тщательно, по-хозяйскп, взял с собой, помимо про-чего, даже безмен (корм лошадям взвешивать, на чужих весах обмануть легче). План отступления, предложенный сыном, от-клонил (сын - военный, и план его подходит для военных, а он - хозяин, ему дорога не прямая, а с обходами по родствен-никам: так легче самому без особых затрат прокормиться и скот в порядке держать). Долго пререкаясь, остановились все-таки на плане Пантелея Прокофьевича. Григорий подготовился к отходу иначе: он твердо решил взять с собой Аксинью, о чем и договорился с ней перед отъез-дом в Вешенскую, где надеялся узнать месторасположение сво-ей дивизии. В станице он ничего не узнал и на следующий день после отъезда отца отправился в путь вместе с Прохором и Ак-синьей. Однако вскоре Аксинья тяжело заболела тифом, и ка-заки вынуждены были оставить ее в одном из хуторов. Теперь Григорию решительно все стало безразличным. Уз-нав об оставленном белогвардейцами Ростове, он уже не верил ни в какую возможность сопротивления. Вместе с верным Про-хором они подаются на Кубань. Григорий занимает обычную для себя в такие минуты позицию: "...там видно будет". Отступление, бесцельное и пассивное, продолжалось. В Бе-лой Глинке Григорий неожиданно узнал о смерти отца. Панте-лей Прокофьевич скончался от тифа в чужой хате, одинокий, бездомный, измученный продолжительной болезнью. Григорий застал уже хладный труп, изъеденный вшами. После похорон старика Григорий с Прохором отправились дальше, к Екатери-нодару. По дороге Мелехов заболевает возвратным тифом, по-лупьяный военный врач предвещает Григорию, желающему во что бы то ни стало продолжать свой бессмысленный поход, не-избежную смерть. Однако, выпросив для лечения спирта, Про-хор с Григорием пускаются в путь. К этому времени белогвардейские войска на юге России тер-пят окончательное поражение и устремляются к морю. Повозка с больным, часто теряющим сознание Григорием, медленно тянулась на юг. В Екатеринодаре его случайно отыс-кали казаки-однополчане, помогли, поселили у знакомого вра-ча, н уже через неделю Григорий поправился. В Новороссийс-ке Мелехов с товарищами оказался в марте, когда Красная Ар-мия подошла вплотную к городу. Генерал Деникин пытался вывезти свои разбитые войска, однако эвакуация была органи-зована плохо, множество солдат и белых офицеров не смогли уехать. Григорий с казаками тоже попытался попасть на ко-рабль, однако, отчетливо осознавая, что теперь никому нет дела до них, рядовых казаков, уже сослуживших свою службу, уез-жать отказался. Товарищи решили последовать его примеру. В ожидании красных казаки загуляли по-черному, отгоняя все самые страшные мысли беспробудным пьянством.