Часть пятая Поздней осенью 1917 года стали возвращаться в хутор Та-тарский фронтовики. Они-то и принесли известие, что Григо-рий Мелехов остался в Каменской с большевиками. Григорий, к тому времени за боевые заслуги произведенный в хорунжие, действительно поддался сильному влиянию Федора Подтелко-ва - казака, который сыграл одну из главных ролей в истории революционного движения на Дону. Простая правда Подтел-кова перевесила в душе Григория сомнительные разглаголь-ствования о судьбе казачества другого сослуживца-однополча-нина - сотника Ефима Изварина, одно время прельстившего Мелехова своими идеями. Изварин, человек образованный и не без таланта, знаток истории казачества, стоял за автономию Области Войска Донского, за установление того порядка на Дону, который был еще до порабощения казачества самодер-жавием. Идея автономии привлекала многих казаков: они были за большевиков, так как те выступали против войны, но против большевизма, так как по большей части казак - человек зажи-точный и делить свою землю (то есть делиться ею с мужиками) не намеревался. Григорий же, на долгие годы оторванный от родного дома, отошел и от такой тесноватой казачьей правды. Потому и поддался он на простые и доходчивые подтелковскне речи. Не один Григорий клонился под тяжелыми раздумьями. Мало на хуторе осталось казаков, кто бы спокойно переживал грозные революционные годы. Татарский, да и все Войско Дон-ское, оказалось поделено на обольшевиченных фронтовиков и верных правительству (а по большей части - самим себе) каза-ков. Шла скрытая, иногда прорывавшаяся на улицу междоусо-бица. Зрели зачатки гражданской войны. И как бы ни хотелось казакам, уставшим от изнурительных боев, избежать кровопро-лития, черная туча неприятия и ненависти все ближе придви-галась к их куреням. Новочеркасск притягивал всех бежавших от большевистс-кой революции. Сюда прибыли генералы Алексеев, Деникин, Лукомский, Марков, Эрдели. Появился здесь и Корнилов. Ка-ледин стянул с фронтов все казачьи полки и расположил их по железнодорожной магистрали Новочеркасск-Чертково-Рос-тов-Тихорецкая. Но надежды на уставших от войны казаков было мало. Первым поход на Ростов не удался: казаки само-вольно развернулись, отказавшись идти в наступление. Одна-ко уже 2 декабря Ростов был полностью занят добровольчес-кими частями. С приездом Корнилова туда был перенесен центр Добровольческой армии. В свою очередь готовились к отпору и малообученные крас-ногвардейские отряды. По поручению большевиков в Ростов из Новочеркасска (где он навещал мать, которую не видел уже восемь лет) прибыл Бунчук. Он должен был в короткий срок организовать пулеметную команду. Среди бывших рабочих, а теперь учеников пулеметчика Бунчука, оказалась женщина - Лина Погудко. В прошлом гимназистка, потом рабочая с Асмо-ловской фабрики, теперь же - "верный товарищ". Довелось Бунчуку узнать всю степень Аниной верности: она была рядом с ним и в бою, и во все месяцы его затяжной тяжелой болезни. Именно она выходила Илью Бунчука, заболевшего тифом пос-ле боя под Глубокой, именно она стала ощутимой подпорой Бунчуку в нелегкий период его жизни, когда того послали ра-ботать в Революционный трибунал при Донском ревкоме. Еже-нощно расстреливая за городом врагов революции, с каждым выстрелом терял, казалось, Илья Дмитриевич частицу своей души, разумом понимая и принимая справедливость заданной работы - грязь ведь кому-то надо убирать. Но казак Бунчук никак не мог представить и принять, что грязью стали те самые труженики-хуторяне, которые, как и он, мокли в окопах, мозо-лили руки в труде. Только поддержка Анны помогла Бунчуку в самое дикое время не сломаться, вынести свой крест, выпол-нить задание. Анна оставалась рядом с ним до конца своих дней. На глазах Ильи подняла она солдат, готовых уже к бегству, в бой, а сама получила смертельную рапу. С гибелью Анны из Ильи ушла жизнь. Так оборвалось сильное чувство, которому не суждено было раскрыться в полной мере. Съезд фронтового казачества в Каменской объявил о переходе власти в руки Во-енно-революционного комитета. Была выбрана делегация на Всероссийский съезд Советов в Петроград, а оттуда, по пору-чению съезда, отправились казаки в Новочеркасск, к Каледи-ну, забирать власть в своп руки. Надежда на мирное соглаше- ние с большевиками и с Войсковым кругом не покидала фрон-товиков. Сомневались в этом лишь сами члены делегации - Подтелков, Лагутин и Кривошлыков. Атмосфера неприятия и вражды, окутавшая членов комитета сразу по прибытии в Но-вочеркасск, охладила миролюбиво настроенных казаков. Без-результатное совещание в станице Каменской между членами Войскового круга и Военно-революционным комитетом повто-рилось, но уже в Новочеркасске. Каледину на/to было лишь выиграть время: в тылу большевистски настроенных станиц на-чинал действовать отряд Чернецова. Войсковое правительство от своих полномочий отказываться не собиралось, в ультима-тивной форме предлагая Военно-революционному комитету фронтовиков расторгнуть соглашение с Советом Народных Комиссаров. Чернецов тем временем занял станицы Каменскую п Лихую, шел на Глубокую. Разрозненные, неорганизованные, хотя, в сущности, значительные силы Допревкома вынуждены были отступать. Из числа выборных командиров вдруг проявился войсковой старшина Голубов. Под его по старинке жестким командованием казаки собрались и Глубокую отстояли. Коман-дование одним из дивизионов 2-го запасного полка принял, по приказанию Голубова, Григорий Мелехов. Однако повоевать против своих же братьев казаков Григорию не пришлось: в пер-вом же бою он был ранен в ногу. Тогда же был взят в плен Чер-нецов, а с ним человек сорок офицеров. Тут-то и разразилась трагедия, на долгое время оттолкнувшая Григория от больше-вистского движения, смутившая и без того неустойчивый дух донского казака. Чернецова и плененных с ним офицеров Го-лубов взял на поруки. Однако, несмотря на записку боевого командира Голубова, Подтелков убил Чернецова, а над офице-рами учинил зверскую расправу. Полузадушенный, звериный крик Подтелкова, лихорадочный стук выстрелов, перемежав-шийся с воплями ничего не понимающих, безоружных, дико орущих пленных, еще долго не давали покоя Григорию Меле-хову. После ранения под станицей Глубокой Григорий неделю пролежал в походном лазарете в Мнллерово. Немного подле-чившись, он решил вернуться домой. Безрадостным было это второе возвращение Мелехова: опустошенный, разбитый вой-ной, хотел он отвернуться от всего бурлящего ненавистью мира. Снова непреодолимо тянуло к Аксинье, радость с Натальей ка-залась далекой, пережитой; Даже двойняшки, которых оп ни разу не видел, были чем-то нереальным, помимо него существо- павшим. Однако не успел Григорий войти в привычную нето-ропливую колею семейной жизни, как новое неожиданное из-вестие прорвало хуторское затишье. После того как калединцы потрепали революционные казачьи части, Донской ревком по-просил поддержки у руководителя боевыми операциями про-тив Каледина и контрреволюционной Украинской рады. На помощь казакам были высланы красногвардейские отряды. Они-то способствовали разгрому карательного отряда Черне-цова и восстановлению положения Донского ревкома. Иници-атива перешла в руки революционного казачества. Противни-ка теснили к Новочеркасску. На экстренном совещании чле-нов донского правительства в атаманском дворце выступил Ка-ледин. Он уже мало напоминал того уверенного в своих силах генерала, который отказался передать правление Донского ок-руга в руки Военно-революционного комитета. Каледин тяго-тился своей властью, устал от бессмысленного, затянувшегося кровопролития, от пустых разговоров и выступлений. Надеж-да казачества, он не мог вести своих людей против их же брать-ев и отцов. Передав правление Городской думе, Каледин нахо-дит единственный выход для себя в самоубийстве: главное - остановить захлестнувшие Дон вражду и ненависть. Известие о гибели Каледина привез в хутор Пантслей Про-кофьевич, одновременно с этой новостью пришло сообщение о вступлении красногвардейских отрядов на земли Войска Дон-ского и отступлении Добровольческой армии. Все эти события требовали немедленного решения от хуторских казаков: на чью сторону встать, за кого, воевать. Что война неизбежна, сомне-нию не подлежало - вот-вот начнется мобилизация, и тогда решения будут принимать другие. Когда-то активные фронто-вики, собиравшиеся на советы, посылавшие делегацию от ху-тора Татарского на съезд в станицу Каменскую, казаки теперь погрязли в своих личных делах, повседневных заботах. Не так-то легко семенному человеку оторваться от налаженной трудо-вой жизни. Валет предложил бежать, но Иван Алексеевич и Христоня сомневаются в своевременности и целесообразности побега. Григорий выступает против бегства, чувствуя свою сла-бохарактерность и еще более злясь от этого на бунтующего (без-детного и бессемейного) вальцовщика. Поддержал Вал ста толь-ко Мишка Кошевой (молодой задор которого нечем было осту-дить). Однако побег не удался (Валета застрелили на месте - мужик, Мишку же пожалели, выпороли на площади и отпусти-ли), а Григорий вместе с Христоней и многими другими.каза-ками-фронтовиками был записан "добровольцем" в контррево- люционный казачий отряд. Отрядным был выбран Петр Меле-хов, боевые заслуги младшего брата перечеркнула никудыш-ная биография - воевал на стороне большевиков. Добровольческая армия отступала на Кубань. После долгих совещаний и переговоров с генералами Корнилов принял это решение. Плотная колонна корниловских войск, вышедшая из Ростова, пестрела шинелями гимназистов и реалистов, но пре-обладали все-таки солдатско-офицерские. За многочисленны-ми подводами обоза шли беженцы - пожилые приличные господа в городских пальто, женщины, утопающие в сугробах своими высокими каблуками. В одной из рот Корниловского полка шел за своим кумиром есаул Евгений Листницкий, с не-которым сожалением оставляя позади и старика отца, и Лкси-ныо, с недавних пор все более тянувшую воспоминаниями к себе. Отказался выступать только походный атаман Войска Донского генерал Попов с отрядом, насчитывающим около 1600 сабель, при 5 орудиях и 40 пулеметах. Прекрасно чувствуя па-строения казаков, не желающих покидать родные места, и опа-саясь дезертирства, Попов решил увести отряд на зимовники в Сальский округ, чтобы совершать оттуда партизанские вылаз-ки в тыл оболыпевиченных станиц. Однако и большевики, в свою очередь, упустили шанс на ско-рое мирное завершение гражданской войны на Дону. В двадца-тых числах апреля верховые станицы Донецкого округа отко-лолись, образовав свой округ - Верхне-Донской. Поднимала голову казачья контрреволюция с попустительства самих крас-ногвардейских отрядов: еще с начала марта перебирались, тес-нимые гайдамаками и немцами, разрозненные советские войс-ка на Дон. Под влиянием уголовных элементов, наводнивших отряды, красногвардейцы бесчинствовали по дорогам. Некото-рые совершенно разложившиеся подразделения ревкому при-ходилось далее разоружать и расформировывать. Один из та-ких отрядов 2-й Социалистической армии расположился на ночевку под хутором Сетраковом. Несмотря на угрозы и зап-рещения командиров, красногвардейцы толпами пошли в ху-тор, начали резать овец, на краю хутора изнасиловали двух ка-зачек, открыли беспричинную стрельбу на площади. Ночью заставы перепились, а в это время трое верховых казаков, выс-ланных из хутора, уже поднимали в окрестных хуторах парод, сколачивая отряды из фронтовиков. Через час после нападе-ния казаков отряд был уничтожен: более двухсот человек по-рублено и расстреляно, около пятисот взято в плен. Это и по-служило причиной для раскола Донецкого округа. По лимонникам бродил генерал Попов, гро:зя оттуда Ново-черкасску, взбунтовавшиеся казаки с низовья подходили к Ро-стову и занимали предместья. Лишь па севере теплились еще очаги революции. К ним-то и потянулся Подтелков, собрав эк-спедицию с целью мобилизации фронтовиков, чтобы кинуть их па немцев и ннзовцев. Однако дело это оказалось не из легких: пути были забиты эшелонами отступавших с Украины красно-гвардейцев, казаки-повстанцы рвали мосты, немецкие аэропла-ны ежедневно обстреливали пути. Все это заметно тормозило продвижение экспедиции, для которой каждый день мог ока-заться решающим. Подтелков решил продолжать путь пешим порядком. Население украинских слобод принимало отряд с заметным радушием, однако чем ближе продвигался он к Крас-покутскон станице, тем ощутимей была настороженность и хо-лодность местных жителей. Наконец отряд вступил на земли Краснокутской станицы, тут-то и подтвердились самые тревож-ные опасения Подтелкова: по словам старика пастуха, Совет в станице прикрыт, выбран атаман, предупредивший казаков о приближении подтелковского агитационного отряда. Люди бе-жали от красных как от чумы. Подтелков, стоявший до последнего за продвижение вперед, засомневался, решил возвращаться, в этот момент их обнару-жил казачий разъезд. Сразу атаковать не стали, дождались тем-ноты, а ночью в хутор Калашников, где остановился отряд, были высланы делегаты с предложением о немедленной сдаче ору-жия. Подтелковские казаки к этому были готовы: никто не со-бирался воевать со своими бывшими однополчанами. Видимое миролюбивое отношение подкупило бывших фронтовиков. До последнего сопротивлялся лишь Бунчук (он вместе с Лагути-ным и Кривошлыковым входил в состав экспедиции). Однако его никто слушать не стал, подтелковские казаки перемешались со своими "конвоирами", мирно беседуя. Но уже через полчаса несколько казаков, один из них вахмистр, растолкали сбитый в полный массив парод, отделив казаков из отряда Подтелкова. Не желавших сдавать оружие красногвардейцев разоружили силком, остальные не сопротивлялись. Пленных начали изби-вать, озверев при виде безоружных врагов. Так пригнали их на хутор Пономарев, где, переписав, закрыли в тесной лачужке. Бунчук и еще трое красноармейцев данные свои назвать отка-зались. Военно-полевой суд, организованный наспех из представи-телей хуторов, участвовавших в поимке Подтелкова, пригово-рил всех пленных к расстрелу, самого Подтелкова и Кривощ- лыкова - к повешению (мало их расстрелять!). Наутро приго-вор привели в исполнение. К этому времени прибыл отряд под командой хорунжего Петра Мелехова. В ответ на предложение участвовать в казни Петр возмутился, однако даже в его отряде охотники нашлись - одним из них оказался Митька Коршу-нов. С первыми же выстрелами толпа зевак поредела (первой не выдержала женщина с ребенком на руках: с криком, закры-вая глаза ребенку, она побежала в хутор). Отвратительное зре-лище уничтожения, крики и хрипы умирающих, одиночные выстрелы, добивающие раненых, плач дожидающихся своей очереди - все это разогнало толпу. Остались лишь фронтови-ки, привыкшие смотреть на чужую смерть, да озверевшие без меры старики. Слишком знакомой показалась эта картина Гри-горию, прибывшему с отрядом Петра, потому, когда заметил его Подтелков, вспомнил Григорий те же крики и стоны, ту же злость и жестокость, развязанную при попустительстве самого Подтелкова. И снова чувствуя ту же горечь, боль и отчуждение, уехал Григорий, сопровождаемый Христонеп (тоже не желающим быть причастным к этому злодейству). Не видели они после-дних минут Подтелкова и Кривошлыкова (по просьбе Подтел-кова казнили их последними, чтобы могли они поддержать сво-их товарищей). Понял Федор Подтелков в последние минуты жизни все безобразие гражданской войны, всю ее безысходность и аморальность; не взорвался он злобой и ненавистью к своим убийцам в предсмертном слове, простил и пожалел их за соде-янное. В апреле 1918 года был завершен раздел Области Войска Донского. Казаки, живущие на бедной земле северных округов, не имевшие ни виноградников, ни рыбных и охотничьих про-мыслов, резко отличались от зажиточных, а потому и более спо-койных и благонадежных низовцев. Именно верхний Дои был оплотом для всех бунтовщиков, начиная с Разина и кончая Се-качом. Даже в позднейшие времена, когда все Войско глухо вол-новалось под гнетом державной десницы, казаки северных ок-ругов не боялись открытой борьбы, выбирали атаманов, тряс-ли царские устои, поднимая на бунт сломленное Запорожье. И теперь они поддержали красные войска и, теснимые казаками низовских с кругов, отходили к границам области. К концу апреля Дон был на две трети оставлен красными. В связи с этим явственно наметилась необходимость создания об-ластной власти, в Новочеркасске был назначен сбор Времен-ного донского правительства и делегатов от станиц и войско- вых частей. На станичном сборе в числе остальных делегатов на Круг был выбран и Пантелей Прокофьевич; его сват, Мирон Григорьевич Коршунов, стал хуторским атаманом. 3 мая на ве-чернем заседании войсковым атаманом был избран генерал Краснов. Старикам он был по душе - георгиевский кавалер, многие служили с ним в японскую войну. Либеральную интел-лигенцию удовлетворяло то, что Краснов не только генерал, но и как-никак писатель - культурный человек. Офицеров прельщало в Краснове прошлое: светский, блестяще образован-ный, бывший при дворе и в свите Его Императорского Величе-ства. В нем, выступающем с растроганным и взволнованным лицом, принимавшим картинные позы, многие увидели отра-жение былого величия империи. Законы, предложенные Красновым, представляли собой на-спех переделанные старые. Даже флаг напоминал прежний: синяя, красная и желтая продольные полосы (казаки, иного-родние и калмыки). Только герб в угоду казачьему тщеславию был новым. Между тем казаки воевали по-прежнему неохотно. Сотня Петра Мелехова продвигалась через хутора и станицы к севе-ру. Красные где-то правее шли спешно, не принимая боя. Петр, да и все казаки решили, что к смерти спешить не имеет смысла. Однако на пятые сутки их догнало распоряжение штаба о рас-формировании сотни: из старших сформировывали в Казанке Двадцать восьмой полк, отдельно вызывали батарейцев и пу-леметчиков, остальные направлялись в Арженовскую в Двад-цать второй. Снова расходились пути братьев. Петра волновало настро-ение младшего Мелехова, в недавнем прошлом воевавшего на стороне большевиков. Неохотное уверение Григория в соблю-дении им верности казакам не рассеяло сомнения, но только усилило непонимание между братьями, до сих пор близкими друг другу. Другой хуторянин Мелеховых - Мишка Кошевой - был снят с этапа благодаря мольбам матери и направлен отарщи-ком. Жить в степи под открытым небом, вдали от войны и не-нависти поначалу нравилось Мишке. Душой он отдыхал, гля-дя на спокойно пасущиеся табуны лошадей. Сытая и беззабот-ная жизнь порождала такие же ленивые мысли: стоит ли даль-ше продолжать бой, справиться же могут и без него. Однако, постепенно трезвея, он стал осознавать, что засасывает его эта отрешенность от всего, что не имеет он права в такое тяжелое время быть вдали от людей. И стал чаще наведываться Михаил к другому отарщику-соседу, казаку Солдатову, в полной мере живущему простой первобытной жизнью. Казаки сблизились, не раз вместе сидели перед уютным костерком, деля добытую Солдатовым - искусным охотником - дичь. Как-то раз вывел Илья Солдатов Мишку на откровенный разговор - чуть убий-ством не окончились чистосердечные Мишкины признания. Закрыл Кошевой рот на замок, а сам решил бежать из отарщи-ков во что бы то ни стало. В ту же ночь еще раз подвел Мишку собственный голос: крикнул косяку лошадей, напуганных гро-зой, хотел успокоить, да встревоженные лошади бросились на звук, чуть до смерти не затоптали. Месяц отслужил Михаил Ко-шевой на отводах, за примерную работу был отозван в станицу, затем направлен в штрафную сотню. На фронте пытался пере-бежать к красным, да следили за ним пуще глаза, и побег не удался. За время ледового похода (отступления из Ростова на Ку-бань) есаул Евгений Листницкий был ранен два раза. Получил отпуск и, как ни хотелось побывать дома, остался в Новочер-касске, чтобы не терять времени на дорогу. Отдыхал он у свое-го однополчанина ротмистра Горчакова, ушедшего в отпуск одновременно с Евгением. Познакомился с необыкновенно оба-ятельной женщиной - женой товарища, Ольгой Николаевной. Не по-доброму завидуя голубиной чете Горчаковых, их взаим-ному огромному счастью, Листницкий увлекается Ольгой Ни-колаевной. Его неотступные настойчивые взгляды вынудили Горчакову пойти на откровенный разговор, а поскольку жен-щина она была благородная, воспитанница века минувшего, искренно предложила она Листницкому остаться друзьями и прекратить это молчаливое домогательство. Вскоре Горчаков и Листницкий покинули Новочеркасск, влились в ряды Добровольческой армии, готовящейся к масш-табному наступлению. В первом же бою ротмистр Горчаков был смертельно ранен. Перед смертью просил Евгения не оставить Ольгу Николаевну. Листницкий дал обещание товарищу же-ниться на вдове. Обещание свое выполнил, вернувшись в Но-вочеркасск после тяжелого ранения. К службе Листницкий был уже не годен: ему ампутировали руку. Выполнив приличия тра-ура, Листницкий и Ольга Николаевна поженились. Все время ожидания Листницкий проводил в поисках в себе каких-то воз-вышенных чувств, прекрасно осознавая, что наряду с ними его наполняет, возможно даже в большей степени, обычное плотс-кое желание: он страстно хотел обладать этой женщиной, слу-чайно оказавшейся на его пути. Им по-прежнему правил раз- нузданный и дикий инстинкт - "мне все можно". Осознавая гибель того дела, ради которого ходил на смерть, он спешил побыстрее связать свою и Ольгину жизнь. Ольга Николаевна, безутешно оплакивая смерть мужа и не видя смысла в своем осиротевшем будущем, выполнила заве-щание Горчакова, высказанное в его последнем письме. Она вышла замуж за Евгения Листшщкого. Первая же ночь, прове-денная вместе, окончательно разделила их. Ольга была оскорб-лена, Лпстницкпй удовлетворен, счастлив. Теперь ему остава-лось решить только один, со временем все более тяготивший Евгения вопрос: как поступить с Аксиньей. Поначалу решил продолжить с йен отношения, однако кровная порядочность взяла свое, решил по приезде расстаться. Осунувшейся после замужества, но все равно еще милой Ольге Ягодное понрави-лось своей тишиной, старик-отец согрел ее своим теплым отно-шением, своей немного старомодной галантностью. Среди двор-ни она сразу выделила красавицу горничную ("вызывающе кра-сива"). С приездом молодой женщины все в доме преобразилось: прежде ходивший по дому в ночной рубахе старый пан прика-зал извлечь из сундуков пропахшие нафталином сюртуки и ге-неральские, па выпуск, брюки, ругался с Аксиньей из-за невы-чищенных утром сапог, кричал на деда Сашку за неопрятность. Сам он заметно помолодел, посвежел, удивляя сына неизмен-но выбритыми щеками. Аксинья же чувствовала близость раз-вязки, с ужасом ждала конца. Разговор с отцом подтолкнул не-решительного Листницкого к действиям. Несмотря на то, что беседа по душам с Аксиньей закончилась новой между ними близостью, ей было предложено поскорее покинуть Ягодное, взяв отступное. Удовлетворив свое и Аксинышо ненасытное желание, Листницкнй навсегда расстался с любовницей. К тому времени в хутор Татарский вернулся бежавший из плена Степан Астахов. Статный, широкоплечий, в пиджаке го-родского покроя и фетровой шляпе, был он совсем не похож на того хуторского Степана, которого раненым оставили казаки на поле битвы. Мишка Кошевой, встретив Астахова на дороге к хутору, не сразу признал в нем своего соседа, нежданно-нега-данно приехавшего из самой Германии, где, судя по внешнему виду и его рассказам, он неплохо проводил время, пригретый богатой вдовой-немкой. Первые дни Степан отлеживался в доме Аникушки, редко показываясь из хаты. Навестил его и Панте-лей Прокофьев! 14, слезно уговаривая заходить в гости. Спокой-ствие, с каким принял его Степан, старика Мелехова вдохнов- ляло. Степан приглашение принял, к тому же Кошевой его пре-дупредил, что Григорий вернулся к жене, Аксинью оставил. Постепенно Степан утрачивал свою выдержку и спокой-ствие, возвращалась к нему привычная всем общительность, менялась речь, до этого поражавшая хуторян своей вычурной правильностью (он говорил как иностранец, медленно и тща-тельно подбирая слова): невидимая грань, отделявшая его от остальных казаков, стиралась. С Аксиньей он решил помирить-ся, вычеркнуть из памяти все прошлые обиды. Сначала послал в Ягодное с примирением Аннкушкпну жену - ей Аксинья ве-лела передать отказ: живется ей при панах хорошо и менять такую сытую и чистую жизнь на черную казачью она не наме-рена. Однако состоянием Степана поинтересовалась. Несмот-ря на отказ, Астахов во второй раз решил испытать судьбу и отправился в Ягодное самостоятельно. Аксинья, которая уже была готова вернуться (и из панского дома просили ее уходить, и Степана жалко стало), вдруг, сама того не ожидая, снова от-казала Степану. Но уже на следующий день, собрав свои по-житки, ушла Аксинья в хутор, к мужу. Хутор жил суетливо, но глухо. Мыслями все тянулись к да-лекому фронту, ждали черных известий о казаках. Казаки же воевали неохотно. В это время дома не хватало рабочих рук, женщины и старики не справлялись с повседневной тяжелой работой, от которой к тому же отрывали их назначения в обы-вательские подводы, доставлявшие фронту боеприпасы и про-довольствие.